Сохранение человеческого достоинства на войне..

Сочинение по тексту:

Жизнь порой преподносит нам уроки тогда, когда мы и не ждём этого. Бывают ситуации, когда вдруг то, что ты видишь, оборачивается к тебе совершенно другой стороной, и ты получаешь нравственный урок на всю жизнь.

Вот такую ситуацию рассматривает замечательный писатель Виктор Астафьев в данном отрывке. Как сохранить человеческое достоинство и великодушие на войне? Над этой проблемой рассуждает автор.

Он описывает эпизод из жизни молодого бойца, страдающего от голода. Вместе с пожилым солдатом они хлебают из одного котелка жижу, которую и едой-то назвать трудно. Герой Астафьева одержим одной мыслью — съесть как можно больше, не думая о напарнике. Читатель и сочувствует герою, который от голода перестал думать по-человечески, и осуждает его эгоизм. Несобственно-прямая речь помогает понять все эмоции молодого бойца, который лишь страшным усилием сдерживает себя, чтобы не съесть всё. А поведение пожилого бойца преподносит юноше урок: он ест с достоинством, оставляя большую часть молодому. Когда молодой боец посмотрел ему в глаза, он увидел «всепонимание и усталую мудрость, что готова и к всепрощению, и к снисходительности». Пожилой боец не менее голоден, но он проявляет великодушие, благородство, преподнося тем самым молодому человеку нравственный урок.

Позиция автора мне понятна: и на войне, и в мирной жизни человек должен оставаться человеком, сохранять в себе достоинство, благородство, великодушие.

Я разделяю эту точку зрения писателя, потому что надо оставаться человеком в любой ситуации.

Литература о Великой Отечественной войне даёт нам прекрасные образцы благородства и великодушия. Например, в рассказе М. Шолохова «Судьба человека» герой, Андрей Соколов, и в лагере смерти остаётся благородным, великодушным человеком. После нравственного поединка с начальником лагеря Мюллером, из которого он выходит победителем, потому что не струсил, не сломался, ему дают буханку хлеба и кусок сала. Он может съесть это всё сам, и никто бы и не упрекнул его, но он приходит в барак и говорит: «Разделить всем поровну». Пусть каждому достался маленький кусочек, но никто не был обижен. В этом эпизоде в который раз проявилось достоинство героя, его нравственное благородство.

В повести В. Закруткина «Матерь человеческая» Мария, героиня произведения, взяла на себя заботу о чужих детях, воспитывала их как своих, спасла их, стала им матерью.

Сейчас нет войны, но много людей нуждаются в нашей помощи и поддержке. Не надо бояться проявить своё великодушие по отношению к ним, помогая людям, сам становишься человеком.

Текст Виктор Астафьева:

(1)Шёл май сорок третьего года. (2)На отдыхе нам выдали к обеду один котелок на двоих.  (3)Суп был сварен с макаронами, и в мутной глубине котелка невнятно что-то белело. (4)В пару со мной угодил пожилой боец. (5)Мы готовились похлебать горячей еды, которую  получали редко.  (6)Мой напарник вынул из тощего вещмешка ложку, и сразу я упал духом: большая    
(7)Я засуетился было, затаскал свою узкорылую ложку туда да обратно, как вдруг заметил, что напарник мой не спешит и своей ложкой не злоупотребляет. (8)Зачерпывать-то он зачерпывал во всю глубину ложки, но потом, как бы ненароком, задевал за котелок, из ложки выплёскивалась половина обратно, и оставалось в ней столько же мутной жижицы, сколько и в моей ложке, может, даже и поменьше.

(9)В котелке оказалась одна макаронина. (10)Одна на двоих. (11)Длинная, из довоенного теста, может, и из самой Америки, со «второго фронта». (12)Мутную жижицу мы перелили ложками в себя, и она не утолила, а лишь сильнее возбудила голод. (13)Ах, как хотелось мне сцапать ту макаронину, не ложкой, нет, с ложки она соскользнёт обратно, шлёпнется в котелок, рукою мне хотелось её сцапать — и в рот!

(14)Если бы жизнь до войны не научила меня сдерживать свои порывы и вожделения, я бы, может, так и сделал: схватил, заглотил, и чего ты потом со мной сделаешь? (15)Ну, завезёшь по лбу ложкой, ну, может, пнёшь и скажешь: «Шакал!»

(16)Я отвернулся и застланными великим напряжением глазами смотрел на окраины древнего городка, ничего перед собой не видя. (17)В моих глазах жило одно лишь трагическое видение — белая макаронина...

(18)Раздался тихий звук. (19)Я вздрогнул и обернулся, уверенный, что макаронины давно уж на свете нет... (20)Но она лежала, разваренная, и, казалось мне, сделалась ещё дородней и привлекательней своим царственным телом.

(21)Мой напарник первый раз пристально глянул на меня — и в глубине его усталых глаз я заметил какое-то всё-понимание и усталую мудрость, что готова и ко всепрощению, и к снисходительности. (22)Он молча же своей зазубренной ложкой раздвоил макаронину, но не на равные части, и я затрясся внутри от бессилия и гнева: ясное дело, конец макаронины, который подлиньше, он загребёт себе.

(23)Но деревянная ложка коротким толчком подсунула к моему краю именно ту часть макаронины, которая была длиньше.

(24)Напарник мой безо всякого интереса, почти небрежно забросил в рот макаронину, облизал ложку, сунул её в вещмешок и ушёл куда-то. (25)В спине его серой, в давно небритой, дегтярно чернеющей шее, в кругло и серо обозначенном стриженом затылке чудилось мне всесокрушающее презрение.

(26)И никогда, нигде я его более не встретил, но и не забыл случайного напарника по котелку, не забыл на ходу мне преподанного урока, может, самого справедливого, самого нравственного из всех уроков, какие преподала мне жизнь.

(По В. Астафьеву)