Проблема обретения смысла жизни в годы войны. По В. В. Быкову

Проблема обретения смысла жизни в годы войны.
И. П. Цыбулько 2021. Вариант № 34.
(«Жизнь и смерть – вечная тема искусства…»)

В какой момент солдаты в годы войны обретали смысл жизни? Можно ли утверждать, что молодые воины только после окончания сражений и победы поняли по-настоящему смысл своего существования? Именно эти вопросы возникают при чтении текста советского писателя В. Быкова.

Раскрывая проблему обретения смысла жизни в годы войны, автор опирается на собственные рассуждения, приводит яркие примеры. Он отмечает, что в годы войны молодые люди столкнулись с жизнью в форме жестокой борьбы, привыкли к ней и не замечали бесчеловечности той ситуации, в которой оказались. Из этого следует, что только после победы, избавившись от сознания неопределённости своей судьбы, молодые люди по-настоящему поняли смысл своего существования. Кроме того, автор рассказывает об одном из участников войны, которого догоняли враги, хотели убить, но промахнулись. Ветеран до сих пор вскакивает ночью в холодном поту. Этот факт говорит о том, что пережитое на войне не проходит бесследно, но и в то же время пройденные испытания позволяют яснее определить сущность своей жизни. Оба примера, дополняя друг друга, подводят к мысли о невозможности постичь смысл жизни в экстремальной ситуации, когда жизнь человека висит на волоске.

Авторская позиция заключается в следующем: молодые солдаты, познавшие жизнь в форме жестокой борьбы, только после победы над врагом обрели истинный смысл своего существования.

Невозможно не согласиться с мнением автора. Действительно, только избавившись от случайного, от сознания состояния между жизнью и смертью, можно по-настоящему понять смысл жизни.

В рассказе М. А. Шолохова «Судьба человека» главный герой Андрей Соколов был на войне шофёром, подвозил боевые снаряды, но однажды попал в плен. В жестоких испытаниях он думал о том, как сохранить своё человеческое достоинство перед врагом. После войны, потеряв всех близких, он не знал, для чего ему жить. Только тогда, когда он усыновил бездомного мальчика Ванюшу, он понял, ради кого ему стоит жить.

В заключение хочу подчеркнуть, что военные испытания не проходят бесследно для человека. Важно после жестоких боёв обрести себя и понять смысл своего существования.

Жизнь и смерть — вечная тема искусства, потому очевидно, что человеческая судьба заключена именно между двумя моментами — рождением и смертью. Независимо от того, как человек к ним относится, они определяют его судьбу, его самоценность среди других ему подобных на этой земле. Когда-то в годы войны мы, молодые тогда люди, познавшие жизнь именно в форме жестокой войны, привыкнув к ней, даже не замечали её постоянно и незримо давящего на сознание пресса, мы сжились с ним и просто не могли себя ощущать иначе. И только 9 мая 1945 года, когда этот пресс вдруг исчез, мы не столько поняли, сколько неожиданно для себя почувствовали, от чего избавились.
Прежде всего от неопределённости нашей судьбы. Впервые за годы войны жизнь обрела для нас смысл и избавилась от власти случайного. Но ведь многие не дожили до этого дня, не дошли до Победы и так и не узнали об окончании этой войны. Погибли в неведении. И никогда не узнают о, может быть, самом важном из всего, что в течение ряда лет занимало на земле умы миллионов людей.
Понятно и в общем объяснимо нередко высказываемое читательское желание счастливых финалов в произведениях. Но вот что касается прозы о войне, то я, например, каждый раз теряюсь, сталкиваясь с выражением подобных желаний. В таких случаях сам по себе возникает вопрос: что же такое литература? И что такое искусство вообще?
Говорят, что культура — это память человечества. Это правильно. Всё дело, однако, в том, что следует помнить, ведь человеческая память избирательна, а искусство уже в силу своей природы избирательно тем более. Например, что касается войны, то один из её участников из всего пережитого наиболее ярко запомнил, как его догоняли, хотели убить, но промахнулись, и он до сих пор вскакивает по ночам в холодном поту. Другой — как его награждали орденом, и он спустя годы не перестаёт переживать радостные волнения по этому поводу. Третьему не даёт покоя случай, когда рассерженное начальство назвало его «дураком», но теперь это популярное слово в устах не очень разборчивого на слова начальства звучит для него как «молодец» и заставляет каждый раз умиляться. Это я говорю о ветеранах, но то же можно сказать и об авторах военных романов.
Теперь нередко можно услышать от наших читателей, в том числе и ветеранов, суждения вроде: «Ну сколько можно перелопачивать одно трудное да кровавое, ведь были же на войне и весёлые моменты, и шутка, и смех». То есть на первый план выходит желание развлечься. Но ведь во все времена жаждущие развлечений шли на торжища, в скоморошный ряд, но никогда — во храм. Боюсь, что смешение жанров и особенно забвение высоких задач литературы грозят уравнять торжище с храмом, сделать искусство товаром ширпотреба, средством, стоящим в ряду с продукцией мебельщиков — не более.
Я думаю также, что, хотя мы, допустим, и не гениальные писатели, но уж, во всяком случае, квалифицированные читатели. То есть относительно хорошо знаем жизнь, чтобы разбираться в её запутанных эмпиреях, и кое-что смыслим в литературе. И тут возникает любопытный парадокс: почему мы, люди, в силу своего воспитания и образа жизни зачастую далёкие от крестьянских низов, от жизни «неперспективных» деревень, быта древних стариков и старух, мало или вовсе неграмотных отшельников в зачастую никогда не виданной нами дремучей тайге с их размеренным, однообразным и часто примитивным укладом, почему мы частенько с куда большим интересом и участием читаем об их делах и заботах, нежели о блестящих научных или служебных успехах тех, кто гораздо ближе нам по опыту жизни, мировоззрению, мироощущению — высокообразованных жрецов науки, искусства, руководителей, генералов, начальников главков? Почему безграмотный дед на колхозной бахче куда интереснее изъездившего мир дипломата, определяющего судьбы народов, в то время как наш дед не может удовлетворительно определить судьбу единственной своей бурёнки, оставшейся на зиму без сена. О том печаль его, и она нас трогает больше, чем драматические переживания упомянутого дипломата перед уходом на вполне заслуженный отдых с солидной пенсией и статусом пенсионера союзного значения. Почему солдат в окопе для меня как читателя во многих (если не во всех) отношениях предпочтительнее своей судьбой удачливому маршалу в блеске его снаряжения, штаба и его маршальского глубокоумия? Почему так? — хочу я задать вопрос уважаемым коллегам, хотя и предвижу их скорый ответ: всё дело в таланте автора. Да, но не совсем. Истинность таланта великолепно проявляется уже в выборе героя, который и внушает нам вышеизложенные чувства. Исчерпывающий же ответ на этот вопрос мне, однако, неведом.

По В. В. Быкову