Проблема разобщения людей и их взаимного непонимания...
Категория: Сочинения ЕГЭ
Проблема разобщения людей и их взаимного непонимания. По А. П. Чехову. И. П. Цыбулько 2020. Вариант 1.
Почему люди так разобщены и часто не понимают друг друга? Почему, вступая друг с другом в диалог, они не хотят слышать позицию другого человека? Именно эти вопросы возникают при чтении отрывка из рассказа А. П. Чехова «Дом с мезонином».
Раскрывая проблему разобщения людей и их взаимного непонимания, автор строит свой текст на диалоге. Повествование идёт от первого лица – от лица художника. Между ним и девушкой Лидой постоянно происходят споры, в которых они раздражены и не желают прислушиваться друг к другу. Сообщая близким о том, что в Малозёмове гостит князь, который поможет открыть в этой деревне медицинский пункт для крестьян, Лида сразу же пренебрежительно бросает художнику, что ему это неинтересно. Художник подхватывает вызов, и утверждает, что медицинский пункт в Малозёмове не нужен. Оба героя занимают принципиально противоположные позиции. Лида убеждена, что если бы в деревне был медицинский пункт, то крестьянка Анна не умерла бы от родов. Она считает, что нельзя сидеть сложа руки, в то время как народ страдает от голода, холода, нищеты, невежества. Девушка печётся о том, чтобы в деревнях устраивали больнички, аптечки, школы. Художник, напротив, убеждён в том, что при существующих условиях «медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки» не нужны, так как «служат только порабощению». По его мнению, «народ опутан великой цепью», «Анны, Мавры, Пелагеи с раннего утра до потёмок гнут спины». Народу некогда «о душе подумать», так как «голод, холод, животный страх» «загородили» все пути к духовной деятельности. Он убеждён, что своими больничками и аптеками Лида только увеличивает число потребностей бедных людей, которые вынуждены будут платить земству за книжки, а для этого им придётся ещё больше работать.
В выявлении авторской позиции, который открыто не высказывает своего мнения, важно обратить внимание на поведение матери Лиды в момент спора. Она робеет в присутствии своей дочери, тревожно поглядывает на неё, боится сказать что-нибудь лишнее или неуместное, никогда не противоречит ей и всегда со всем соглашается.
Оба эти примера дополняют друг друга, помогая понять, что люди, уверенные в своей правоте, часто бывают раздражительны. Они заставляют окружающих занимать неконструктивную позицию. Или во всём не соглашаться и спорить, нисколько не прислушиваясь к чужому мнению, как это делает художник. Или же, напротив, боясь оппонента, во всём соглашаться с ним, чтобы не вызывать его раздражения, при этом не вырабатывая своего мнения, как это делает мать Лиды.
На мой взгляд, авторская позиция заключается в следующем: сторонники противоположных взглядов должны прислушиваться к мнению своего оппонента, попытаться понять это мнение и найти в нём рациональное зерно. Нельзя, чтобы разные взгляды на одни и те же предметы вели людей к раздражению, разобщению и взаимному непониманию.
Мне близка позиция автора. Несомненно, мы должны быть уважительными по отношению к мнению других людей, уметь вести диалог, находить в споре общие точки. Недаром говорят: «В споре рождается истина».
Вспомним роман И. С.Тургенева «Отцы и дети», где спор ведут аристократ Павел Петрович Кирсанов и нигилист Евгений Базаров. Оба занимают крайние позиции, раздражены и не желают прислушиваться к мнению оппонента. Но в позиции каждого из них можно найти рациональное зерно. Прав Базаров, когда говорит, что аристократы теперь изжили себя и не играют никакой роли в общественной жизни. Но прав и Павел Петрович, когда говорит, что нельзя бессознательно и бессмысленно отрицать всё, нельзя на пустом месте построить новую жизнь.
Мы пришли к заключению, что в споре нужно прислушиваться к мнению другого человека, нельзя заранее отрицать верность чужой позиции, нужно обязательно в диалоге попытаться прийти к общему мнению.
Текст А. П. Чехова
— В Малозёмове гостит князь, тебе кланяется, — говорила Лида матери, вернувшись откуда-то и снимая перчатки. — Рассказывал много интересного... Обещал опять поднять в губернском собрании вопрос о медицинском пункте в Малозёмове, но, говорит, мало надежды. — И, обратясь ко мне, она сказала: —
Извините, я всё забываю, что для вас это не может быть интересно.
Я почувствовал раздражение.
— Почему же не интересно? — спросил я и пожал плечами. — Вам не угодно знать моё мнение, но уверяю вас, этот вопрос меня живо интересует.
— Да?
— Да. По моему мнению, медицинский пункт в Малозёмове вовсе не нужен.
Моё раздражение передалось и ей; она посмотрела на меня, прищурив глаза, и спросила:
— Что же нужно? Пейзажи?
— И пейзажи не нужны. Ничего там не нужно.
Она кончила снимать перчатки и развернула газету, которую только что привезли с почты; через минуту она сказала тихо, очевидно сдерживая себя:
— На прошлой неделе умерла от родов Анна, а если бы поблизости был медицинский пункт, то она осталась бы жива. И господа пейзажисты, мне кажется, должны бы иметь какие-нибудь убеждения на этот счёт.
— Я имею на этот счёт очень определённое убеждение, уверяю вас, — ответил я, а она закрылась от меня газетой, как бы не желая слушать. — По-моему, медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки при существующих условиях служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья — вот вам моё убеждение. Она подняла на меня глаза и насмешливо улыбнулась, а я продолжал, стараясь уловить свою главную мысль:
Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны, Мавры, Пелагеи с раннего утра до
потёмок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней, всю жизнь лечатся, рано блёкнут, рано старятся и умирают в грязи и в вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных — только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх. Весь ужас их положения в том, что им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своём образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить.
Вы приходите к ним на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а,
напротив, ещё больше порабощаете, так как, внося в их жизнь новые предрассудки, вы увеличиваете число
их потребностей, не говоря уже о том, что за книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть
спину.
— Я спорить с вами не стану, — сказала Лида, опуская газету. — Я уже это слышала. Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы правы. Самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним, и мы пытаемся служить, как умеем. Вам не нравится, но ведь на всех не угодишь.
— Правда, Лида, правда, — сказала мать.
В присутствии Лиды она всегда робела и, разговаривая, тревожно поглядывала на неё, боясь сказать чтонибудь лишнее или неуместное; и никогда она не противоречила ей, а всегда соглашалась: «Правда, Лида, правда».
— Мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности так же, как свет из ваших окон не может осветить этого громадного сада, — сказал я. — Вы не даёте ничего, вы своим вмешательством в жизнь этих людей создаёте лишь новые потребности, новый повод к труду.
— Ах, боже мой, но ведь нужно же делать что-нибудь! — сказала Лида с досадой, и по её тону было заметно, что мои рассуждения она считает ничтожными и презирает их.
(По А. П. Чехову)
Извините, я всё забываю, что для вас это не может быть интересно.
Я почувствовал раздражение.
— Почему же не интересно? — спросил я и пожал плечами. — Вам не угодно знать моё мнение, но уверяю вас, этот вопрос меня живо интересует.
— Да?
— Да. По моему мнению, медицинский пункт в Малозёмове вовсе не нужен.
Моё раздражение передалось и ей; она посмотрела на меня, прищурив глаза, и спросила:
— Что же нужно? Пейзажи?
— И пейзажи не нужны. Ничего там не нужно.
Она кончила снимать перчатки и развернула газету, которую только что привезли с почты; через минуту она сказала тихо, очевидно сдерживая себя:
— На прошлой неделе умерла от родов Анна, а если бы поблизости был медицинский пункт, то она осталась бы жива. И господа пейзажисты, мне кажется, должны бы иметь какие-нибудь убеждения на этот счёт.
— Я имею на этот счёт очень определённое убеждение, уверяю вас, — ответил я, а она закрылась от меня газетой, как бы не желая слушать. — По-моему, медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки при существующих условиях служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья — вот вам моё убеждение. Она подняла на меня глаза и насмешливо улыбнулась, а я продолжал, стараясь уловить свою главную мысль:
Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны, Мавры, Пелагеи с раннего утра до
потёмок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней, всю жизнь лечатся, рано блёкнут, рано старятся и умирают в грязи и в вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных — только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх. Весь ужас их положения в том, что им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своём образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить.
Вы приходите к ним на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а,
напротив, ещё больше порабощаете, так как, внося в их жизнь новые предрассудки, вы увеличиваете число
их потребностей, не говоря уже о том, что за книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть
спину.
— Я спорить с вами не стану, — сказала Лида, опуская газету. — Я уже это слышала. Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы правы. Самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним, и мы пытаемся служить, как умеем. Вам не нравится, но ведь на всех не угодишь.
— Правда, Лида, правда, — сказала мать.
В присутствии Лиды она всегда робела и, разговаривая, тревожно поглядывала на неё, боясь сказать чтонибудь лишнее или неуместное; и никогда она не противоречила ей, а всегда соглашалась: «Правда, Лида, правда».
— Мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности так же, как свет из ваших окон не может осветить этого громадного сада, — сказал я. — Вы не даёте ничего, вы своим вмешательством в жизнь этих людей создаёте лишь новые потребности, новый повод к труду.
— Ах, боже мой, но ведь нужно же делать что-нибудь! — сказала Лида с досадой, и по её тону было заметно, что мои рассуждения она считает ничтожными и презирает их.
(По А. П. Чехову)