Проблема роли детских воспоминаний. По Ю. В. Бондареву

Проблема роли детских воспоминаний. По Ю. В. Бондареву

Детские воспоминания… Какую роль они играют в нашей жизни? Что больше всего запоминается нам из детства и остаётся с нами навсегда? Эти вопросы в первую очередь возникают при чтении текста Ю. В. Бондарева, русского советского писателя. 

Раскрывая проблему роли детских воспоминаний, автор ведёт повествование от первого лица, делится с читателями личными ощущениями и мыслями. Чаще всего эти детские воспоминания для героя связаны с образом его отца. Он воображает среднеазиатский вечер, слышит сухое шелестение шин по тропке вдоль арыка, чувствует движение коленей отца, который за спиной сына вращает педали велосипеда. Ещё одно воспоминание тоже связано с отцом. Он видит его сидящим спиной к окну с тюлевой занавеской. Войны тогда ещё не было, но автор готов поверить в то, что отец вернулся с войны, так как он видит его в тужурке военного покрова. Мало того, рассказчик воспринимает вечерний разговор отца с матерью как предвестие собственной судьбы, ведь ему пришлось воевать в Великую Отечественную войну. 

Автор подводит нас к мысли о том, что многие события, которые происходили с нами в детстве, навсегда остаются в нашей памяти и даже потом, намного позднее, воспринимаются как предвестие собственной судьбы. 
Я поддерживаю позицию писателя и убеждена в том, что воспоминания о детстве – самое дорогое и ценное, что может быть у человека, они являются источником нашей нравственной силы. 

В рассказе В. М. Шукшина «Дядя Ермолай» герой вспоминает, как в детстве, ещё в довоенные годы, колхозный бригадир дядя Ермолай поручил ему и Гришке охранять в «самую воровскую ночь», во время грозы, колхозное зерно. Мальчишки заблудились в темноте и переночевали в первой попавшейся копне. А утром бригадир никак не мог добиться от них правды, ведь он был на «точке» и не нашёл там ребят. Прошли годы, но этот нравственный урок герой запомнил на всю жизнь. А ещё он навещает могилу дяди Ермолая, храня память об этом бескорыстном и честном труженике. 

В заключение хочу призвать всех хранить воспоминания детства, которые могут помочь в трудную жизненную минуту, укрепить духовно.

(1)Летний среднеазиатский вечер, сухо шелестят велосипедные шины по тропке вдоль арыка, заросшего карагачами, верхушки которых купаются в неправдоподобно покойном после солнечного ада закате. (2)Я сижу на раме, вцепившись в руль, мне позволено хозяйничать сигнальным звоночком с полукруглой никелированной головкой и тугим язычком, отталкивающим палец при нажатии. (З)Велосипед катится, звоночек тренькает, делая меня взрослым, потому что за спиной отец вращает педали, поскрипывает кожаным седлом, а я чувствую движение его коленей — они то и дело задевают мои ноги в сандалиях.
(4)И очень чёток в памяти моей ещё один вечер.
(5)В маленькой комнате отец сидит спиной к окну, а во дворе сумерки, чуть-чуть колышется тюлевая занавеска. (6)И непривычными кажутся мне защитного цвета тужурка на нём и тёмная полоска пластыря повыше его брови. (7)Я не могу вспомнить, почему отец сидит у окна, но мне представляется, что он вернулся с войны, ранен, разговаривает о чём-то с матерью — и ощущение разлуки, сладкой опасности неизмеримого пространства, лежащего за нашим двором, отцовского мужества, которое было проявлено где-то, заставляет меня испытывать особую близость к нему, похожую на восторг при мысли о домашнем уюте собранной нашей семьи в этой маленькой комнате.
(8)О чём говорил он с матерью — не знаю. (9)3наю, что тогда и в помине не было войны, однако сумерки во дворе, пластырь на виске отца, его военного покроя тужурка, задумчивое лицо матери — всё так подействовало на моё воображение, что и сейчас я готов поверить: да, в тот вечер отец вернулся раненый с фронта. (Ю)Впрочем, более всего поражает другое! (11)В час победного возвращения (в сорок пятом году) я, подобно отцу, сидел у окна в той же родительской спальне и, как в детстве, снова пережил всю невероятность встречи, как если бы прошлое повторилось. (12)Может быть, то было предвестьем моей солдатской судьбы и я прошёл по пути, предназначенному отцу, исполнил недоделанное, недоисполненное им? (13)В раннюю пору жизни мы тщеславно преувеличиваем возможности собственных отцов, воображая их всесильными рыцарями, в то время как они обыкновенные смертные с заурядными заботами.
(14)   До сих пор помню день, когда я увидел отца так, как никогда раньше не видел (мне было лет двенадцать), — и это ощущение живёт во мне виной.

(15)   Была весна, я толкался со школьными друзьями около ворот (играли во что-то на тротуаре) и неожиданно заметил знакомую фигуру неподалёку от дома. (16)Мне бросилось в глаза: он оказался невысокого роста, короткий пиджак некрасив, брюки, нелепо поднятые над щиколотками, подчёркивали величину довольно стоптанных старомодных ботинок. (17)А новый галстук, с булавкой, выглядел словно бы ненужным украшением бедняка. (18)Неужели это мой отец? (19)Лицо его всегда выражало доброту, уверенную мужественность, а не усталое равнодушие, оно раньше никогда не было таким немолодым, таким негероически безрадостным.
(20)И это обнажённо обозначалось — и всё вдруг представилось в отце обыденным, унижающим и его, и меня перед школьными моими приятелями, которые молча, нагловато, сдерживая смех, смотрели на эти по-клоунски большие поношенные башмаки, выделенные дудочкообразными брюками. (21)Они, мои школьные друзья, готовы были смеяться над ним, над его нелепой походкой. (22)А я, покраснев от стыда и обиды, готов был с защитным криком, оправдывающим отца, броситься в жестокую драку, восстановить святое уважение кулаками.
(23)Но что же произошло со мной? (24)Почему я не бросился в драку с приятелями? (25)Боялся потерять их дружбу? (26)Или не рискнул сам показаться смешным?
(27)Тогда я не думал, что настанет срок, когда в некий день я тоже окажусь чьим-то смешным, нелепым отцом и меня тоже постесняются защитить...

(По Ю. В. Бондареву)